— Какой напиток вы предпочитаете? — снова уточнил Кудлин. — Вино, водку, пиво? Или что-нибудь другое?
— Текилу, — сказала она.
— Что? — изумился Кудлин. — Вы пьете текилу? — Он переглянулся с Журавлевым. Тот улыбался.
— Но почему текилу? Я думал, вы любите вино? — удивленно заметил Леонид Дмитриевич.
— Я жила в Южной Америке вместе с отцом, — ответила Чернышева, — правда, тогда я была совсем ребенком, но потом работала в Испании и приобщилась к этому напитку. Правда, много я не пью. Одну рюмку за вечер. Мне этого вполне достаточно. Но если здесь нет текилы…
— Есть, конечно, — поспешно сказал Кудлин.
Когда к ним подошел официант, он довольно быстро сделал заказ, попросив принести текилу, вино для Журавлева и пиво для себя.
— Мне сказали, что мы коллеги, — начал беседу Вениамин Денисович, не дожидаясь, пока официант выполнит заказ.
— Я читала ваши книги, — кивнула Марина, — но не думала, что вы такой молодой.
— Спасибо за комплимент, — усмехнулся Журавлев, — но мне уже шестьдесят пять. Это я просто хорошо сохранился. Судя по вашему возрасту, вы годитесь мне в дочери.
— Наверно, — согласилась Чернышева, — или в ваши ученицы, если, конечно, вы согласитесь иметь такую нерадивую ученицу, как я.
— Отнюдь не считаю, что вы бесперспективный ученик, — вдруг сказал Журавлев. — Я был у вас на факультете, где вы защищали кандидатскую диссертацию, и знакомился с вашим трудом. Очень недурно. Очень. Особенно раздел, где вы пишете об отношениях внутри группы людей, попавших в экстремальную ситуацию. Мне понравились ваши выводы…
Она не стала комментировать его слова. Они неминуемо начали с самого главного — он хотел убедиться, что она, во-первых, специалист-психолог, а во-вторых, именно тот, кто работал над диссертацией. Ведь если ее подставили, тогда она ничего не могла знать о проблемах, поднятых в диссертации. Или хотя бы «поплыть» по конкретной тематике. Видимо, Рашковский и Кудлин хотели в первую очередь убедиться, что они действительно знакомы с Добронравовой уже много лет и женщине, которая называлась Мариной Чернышевой, не делали пластической операции «под Чернышеву».
Пока официант выполнял заказ, они разговаривали с Вениамином Денисовичем о ее диссертации. Дважды он намеренно оговорился, пытаясь проверить ее реакцию, и дважды она поправляла его, уточняя конкретные разделы, которые содержались в ее работе. Наконец Журавлев поднял бокал с вином.
— Надеюсь, что вы так же успешно завершите и свою докторскую диссертацию, — почти искренне пожелал он, и они выпили за это. Затем снова пошли расспросы о ее научной работе. Но когда официант принес огромное блюдо вареных раков, Журавлев вдруг сменил тему:
— А как вы смотрите на возможность работы в банке «Армада»? Как я понял, вас «сватают» на довольно высокооплачиваемую должность?
Она уловила предостерегающий взгляд Кудлина. Очевидно, Вениамину Денисовичу не уточняли, на какую именно должность ее выдвигают.
— В целом положительно, — усмехнулась Марина. — И подозреваю, что именно поэтому мне устраивают такой экзамен, — добавила она уже с некоторым вызовом.
— Зачем же так категорично? — мягко возразил Журавлев. — Это не экзамен, скорее собеседование. Мне интересны ваши взгляды на некоторые вещи, ваша позиция. Вы, очевидно, знаете, что господин Рашковский один из самых известных людей в стране, и он вправе рассчитывать на квалифицированного помощника, которому он будет доверять по многим вопросам.
— Но согласитесь, что это несколько унизительно, когда «смотрят вам зубы», перед тем как совершить покупку, — строптиво заметила Марина.
— Вы утрируете, — быстро вставил Кудлин, — все немного не так, как вам представляется.
— И все же не стоит так жестко комментировать наш разговор, — вставил Журавлев, — мы ведь коллеги, а наша сегодняшняя встреча — попытка проверить, насколько могут быть совмещены наши точки зрения.
Официант принес очередное блюдо. Это была жареная рыба, и она сразу взяла рыбный нож.
— Вы часто бываете в ресторанах? — спросил Журавлев, заметив ее движение.
— Не часто, — честно призналась она. — В Москве трудно ходить в рестораны одной. Да попросту небезопасно. А за границей я давно не была. Но рыбный нож от обычного отличать меня научили.
— Я заметил, — засмеялся Журавлев, — можно я задам вам несколько бестактных вопросов? Простите старика, если они покажутся вам недостаточно скромными.
— Ради бога, — лукаво улыбнулась она в ответ, — кажется, меня проверяют, как космонавта перед полетом. Не удивлюсь, если в конце нашей беседы у меня возьмут кровь на анализ.
Все трое расхохотались. Журавлев пригубил из своего бокала и продолжал:
— Вы такая эффектная и красивая женщина. Почему вы живете одна?
— Видите ли, в моем возрасте трудно найти спутника жизни. Говорят, что женщина с годами становится менее взыскательной, пытаясь прощать недостатки своего партнера. Но я так не могу. Поэтому еще не нашла свой идеал.
— Можно сказать, что вы в поиске? — улыбнулся он.
— Можно. Только не в активном. Скорее в пассивно-созерцательном, — теперь улыбнулась она.
— Я слышал, что ваш муж погиб много лет назад. Извините меня за назойливость, вы тяжело пережили его смерть?
Она помолчала. Здесь нужно было обязательно помолчать. Этот вопрос был в числе обязательных, на которые обращал внимание Циннер.
— Нет, — наконец сказала она, — мне было плохо. Но я не очень переживала. — Это была их «домашняя заготовка».