Инстинкт женщины - Страница 68

Глава 24

Магнитофонную запись беседы имел не только Кудлин. Через полчаса после разговора ее доставили Циннеру. На следующий день он сидел в конце коридора, ожидая, когда после обеда Марина зайдет к нему. Он по-прежнему сидел один, словно не доверяя даже тем офицерам Службы внешней разведки и МВД, которые осуществляли прикрытие Чернышевой.

— Поздравляю, — иронично процедил он, когда Марина вошла в кабинет. — Вы все же не до конца выполнили мои рекомендации. Некоторые вопросы мы с вами конкретно обговаривали. Вы думаете, я трачу на вас время только потому, что мне нечем заняться? Меня уже и так неохотно отпускают к вам.

— Вы опять недовольны? — Она села за стол и улыбнулась. — А мне показалась, что Вениамин Денисович остался доволен.

— Даже слишком доволен, — подчеркнул Циннер. — Хотите послушать, что именно он сказал, когда вы ушли?

— Надеюсь, он не назвал меня «стервой»? — усмехнулась Марина.

— Хуже. Он вас почти раскрыл. Послушайте запись их беседы после того, как вы ушли.

— Каким образом вам удалось записать их разговор? — удивилась Чернышева. — Я ведь унесла магнитофон с собой. Или вы успели установить второй?

— Конечно, успели. Вы сидели там почти четыре часа. Вот послушайте…

Раздался голос Леонида Дмитриевича:

— Как вы ее находите?

— Очень интересный человек, — ответил Журавлев, — достаточно независима в своих суждениях. Очень последовательная логика…

Она слушала оценку Вениамина Денисовича и невольно улыбалась. Журавлев действительно был потрясающим психологом. Он дал ее точный психологический портрет. Она взглянула на Циннера. Тот сидел, нахмурив брови. В этот момент Журавлев спросил у Кудлина:

— В каком качестве вы собираетесь ее использовать?

— Хотим взять ее личным секретарем Валентина Давидовича.

— Секретарем? Мне кажется, вы допускаете большую ошибку…

— Вот видите, — Циннер выключил магнитофон, — я вам потом дам послушать всю запись. Как вы могли так неосторожно раскрыться?

— Но вы сами требовали быть откровенной с Журавлевым. Это была ваша установка.

— Верно. Но мы же с вами готовили специальные вопросы. Ну кто вас просил говорить, что вы готовы к экспериментам в постели. Как это можно говорить? О, майн готт! Если бы вы были молодой девушкой, которая мечтает устроиться секретарем, тогда другое дело. Но вы взрослая женщина, кандидат наук, психолог, имеете взрослого сына. Наконец, вы русская женщина. Неужели вы не понимаете подтекста вопроса? Способны ли вы вообще к экспериментам? Готовы ли вы на авантюру? Способны на безумство? И вы даете положительный ответ. Это после того, как мы вас столько времени готовим.

— У вас неверное представление о русских женщинах, — спокойно ответила Марина. — Или вам кажется, что в моем возрасте нужно перестать думать о мужчинах вообще?

— При чем тут это! — замахал руками Циннер. — Вы должны были дать нейтральный ответ. Нейтральный. А ваш откровенный ответ спровоцировал его на другие вопросы. Вы вообще понимаете, что именно вы сказали? А если вас возьмут на работу и Рашковский, у которого наверняка тоже будет запись вашей беседы с Журавлевым, решит предложить вам «поэкспериментировать»? Вы этого добиваетесь? Разве можно было говорить такие вещи незнакомому человеку, пусть даже психологу. Он вам бросил вызов, а вы подняли перчатку.

— Да, — сказала Марина, — и правильно сделала. Если бы я ему соврала, он бы это почувствовал. Ваша запись не передает его глаз. Выражения его глаз, мимику его лица, жесты. Я интуитивно почувствовала, что будет правильно ответить именно так.

— Он вас спросил: «Вы можете сказать своему начальнику, что он не прав?» И вы снова решили импровизировать. У нас не джаз-банд, у нас не концерт самодеятельности, моя милая. Вы не понимаете, что вы срываете всю операцию. У меня был этот вопрос. Ответ был вам дан. Вы же сами психолог и знаете, что я работаю не один. Целая группа наших ученых работала над этим вопросником. А вы нагло заявляете ему — «да». Он же не просил вас уточнять свою позицию. Вы могли нейтрально ответить — «смотря в какой ситуации». Или — «не всегда». Нечто подобное.

— Нет, не могла, — упрямо возразила она. — Если бы я так ответила, он бы обязательно попросил меня уточнить. Я это чувствовала. А своим ответом я сбила его с позиции. Понимаете, в чем дело? Он ведь психолог очень высокого класса, такой же, как и вы, господин Циннер. И наверняка среди тех, кто составлял эти вопросы и ответы на них, есть либо его ученики, либо его коллеги. И все предполагают в таких вариантах ответ именно тот, который вы дали мне. И он ожидал такого ответа. Я не хотела следовать вашим шаблонам, ведь он наверняка их знает. Нужно было выбить его из привычных рамок, что я и попыталась сделать.

— Лучше бы вы сказали, что я не умею работать, чем обвинять меня в том, что я следую шаблонам.

— Не обижайтесь. Я не хотела вас обидеть. Вы ведь поняли мою основную мысль.

— Кажется, понял, — Циннер собрал свои бумаги. — Мне иногда кажется, что мы несколько переоценили свои возможности. Из вас прямо выпирает полковник разведки. Неужели вы не могли сыграть немного проще?

— А вы не считаете, что и Рашковский заинтересуется подобным человеком? Ведь он наверняка будет слушать запись нашей беседы. Может быть, я чисто по-женски хотела понравиться именно ему?

— Надеюсь, что вам это удалось, — пробормотал Циннер. — Но боюсь, что мы несколько форсируем события, так, кажется, у вас говорят. У меня для вас еще одна неприятная новость. Через два дня Рашковский уезжает из Москвы.